В семьдесят три года он начал строить себе дом. Приемный сын взял кредит – освобождающаяся жилплощадь в городе того стоила, участок на опушке застолбили заранее – деревенька-то мертвая, зато дорога проезжая. И теперь дядя Саня плюхал тачки с цементом в лабиринт фундамента. Поджарый заветревшийся леший с заскорузлыми ладонями. Торчащая кверху борода делала его чуть выше ростом.

–  Здесь стиралку поставлю. Здесь – кухня. Вот спальня будет, – отмерил он квадрат в четыре шага, – Зачем больше… А возле забора мастерскую поставлю. Движок с «шестерки» сниму – внизу барабан вращать будет, и подниму мера на два. Чтоб избушка на курьих ножках. А железо на Кащея пойдет. И буду работать. Картины писать.

Дядя Саня заходил в деревню со второго раза. Первая попытка обосноваться на природе закончилась неудачей. На заимке он устроил пасеку, думая жить медом. На пасеку приехали бандиты собирать дань. И были посланы на шершавый, но все еще твердый стариковский хер.

– Ребята, я уже старик. Со мной нельзя драться. Со мной  можно только воевать. – щурился дядя Саня под добродушный гогот братвы. 

Они вернулись через неделю, чтобы поговорить по-плохому. Заслышав машину, дядя Саня извлек из каких-то потайных закромов затертый наган, завернутый в белую промасленную тряпицу, и прямо с крыльца нырнул в кусты. Минуты через три над огородом гавкнуло. Первую пулю он положил в заднюю дверцу BMW, аккурат промеж вылезших из машины, с хрустом  потягивающихся братков. Те замерли, осознавая. Второй пулей снес им зеркало заднего вида, и пацаны брызнули под прикрытие машины. 

– Слышь, он нас завалит.

– С хуя ли…

– А ты его видишь?

Огород за штакетником был пуст и мертв, только лаем заходилась собака. Оценив обстановку, бандиты ужами втянулись в машину с безопасной стороны и завозились, пытаясь, скрючившись, включить передачу. Шлифуя грязь, BMW рванула задом. А на другой день приехали менты. 

– Из чего стрелял? – пряча глаза, допытывался немолодой помятый майор.

– А из пальца: пыщ! пыщ! – демонстрировал технику стрельбы дядя Саня.

– Арсенич, дурака не валяй. Сдавай. – устало увещевал майор.

– А найди.- брезгливо кривил бороду дядя Саня. – Ребята тебе премию дадут.

– Какие ребята?! – дернул усом майор.

– А твои, из отделения. А ты думал – какие? – щурился дядя Саня. 

Майор уехал, записав показания: не был, не знаю, не видел, не знаком, инвалидность, кардиостмулятор, медаль за отличие в охране государственной границы СССР в 1954 году.

Менты и бандиты отвязались, но пасеку все равно пришлось оставить: не хватало подъемных. Теперь должно было хватить. Мы сидели под теплыми соснами, глядя в огонь. На щербатый забор облокотилась тайга. Звезды хотелось собирать, как грибы. 

– Ну, стрелять-то нас учили. И маскироваться. – говорил дядя Саня. – Я тогда на советско-афганской служил. Через сорок лет оказалось, что я доброволец. В военном билете им же надо было указать… Доброволец, да. В приказном порядке – 10 минут на сборы. Строго было очень. И правильно: я сам двоих выносил. Уснули в секрете. Нарушитель прямо на них вышел. И горло перерезал обоим. Ножи у духов были – загляденье. Мы трофейные брали, так бриться можно было. А этот – оружие забрал, пуговицы срезал. И ушел обратно. Нас сразу учили: это звери. Никаких разговоров, если что. «Русский, у тебя мама есть?» Не слушай, он только и ждет. Очередь ему по ногам, только потом вязать. Лучше конечно живым дотащить, но это уж как получится.

А другого мы с Диком двадцать восемь километров преследовали. Он КСП преодолел, так ни один мастер спорта не  смог бы. Система была – два с половиной метра высота колючей проволоки и контрольно-следовая полоса с двух сторон. Она обрабатывалась так, что мышь пробежит – след видно. Так он эту полосу с шестом перепрыгнул, и шест потом перетянул на ту сторону. Наряд заподозрил только из-за ямки от шеста. Прорезали проход. Я на ту сторону перехожу, у меня Дик сразу взъерошился и взял след. И мы побежали. Задача – задержать любой ценой. А пограничная зона – тридцать километров. И его задача – вырваться за эти тридцать километров в ближайший крупный населенный пункт, чтоб там раствориться. Сесть на автобус и уехать. Но не я задержал, командир мой. Мы по скале забирались, а скала – сланец. У Дика задние лапы сорвались, а передняя правая попала в щель. Он и сломал – тяжелый был, восточно-европейская овчарка. Слышу, вертушка надо мной. И показываю, что все, сошел со следа. Так вертолет опустился, скинули тросы, я ремнем обмотал Дика. Меня подняли, тащим его. А он 64 кг, тяжелее меня. Кое-как вволокли его в вертушку, загипсовали прямо там же. А мне майор медицинской службы говорит: о, сынок, да ты сейчас кончишься. Ну, по глазам видит, по лицу. Жара же. За шестьдесят на солнце. Автомат так раскаляется, за ствол взять невозможно. Я чувствую: точно. Воздух как расплавленный свинец в легкие вливается и мотор стуканет того и гляди. И вот майор этот мне укол воткнул, я на Дика завалился и уснул. Проснулся уже в части. Ребята говорят: взяли. Оружия при нем не было. Только документы, 4 или 6 дипломов о высшем образовании советских, профсоюзный билет, денег много и драгоценности – завлекать женщин. Ну, самые продажные у нас женщины считаются, легче зайти через них, в структуры внедриться. 

Ну что, я благодарность получил, сержант, который задерживал – медаль за отличия в охране государственной границы. И то потому что перед дембелем. Нас особо наградами не баловали: служи, это твой долг. Бегай. Надо будет – наградим. А Дика через 8 месяцев списали – нюх потерял. Нарушитель обработал след какой-то заразой – и все. А собака должна след брать через 6 часов. 

Из черного провала баньки вынырнула тетя Оля и подошла к огню. Жмурясь, некоторое время смотрела на бликующего от костра дядю Саню, потом, улыбнувшись, пошла в избу. Еще влажные после бани тяжелые волосы, едва прикрытые косынкой, достигали талии. Женщина перестает быть женщиной, когда обрезает волосы, – осознал я.

С тетей Олей дядя Саня прожил уже лет тридцать. Год назад она поймала его с сорокалетней любовницей, которую он катал на своей вишневой «Ниве», и с позором привела домой. Дядя Саня ее тоже отбивал когда-то. Он тогда шофером был. Пока разгружали, поднялся в контору. «Выйдите, ребятки, на пять минут, нам поговорить надо» – сказал, глядя на ее первого. Конторщики порскнули со стульев. Арсеньев извлек нож, откованный из автомобильной рессоры, и аргументирующим движением вогнал его в стол. Столешница треснула, клинок прошел  насквозь. Острие указывало в аккурат на причинное место соперника.

– Ты что же это, сука – выдохнул пограничник, – сам бабу бросил, а мозга ебешь? – Шлепнул пощечиной на стол несколько сероватых листочков. Задыхаясь, муж подписал согласие на развод и отказ от ребенка.

Арсеньев выдернул нож, отчего столешница вспрыгнула и застонала, убрал бумаги в карман кителя, и не спеша вышел. По пути подписал наряд и уехал восвояси. Через месяц он усыновил Вальку-Хомяка. Через три года родился Вася. А Толян у него уже был.

– Я женщин 3 года не видел. Под подушкой всегда лежали трусы запасные. Ночью обтрухаешься, трусы эти скидываешь, новые одеваешь, эти стираешь. Ну часто трухались по ночам. Организм свое требует. Раз ночью часовой выходит, старослужащий. Я за ним. Если я вижу угрозу нападения, имею право открывать огонь. А у нас журналы были. Ну ничего особенного, там коленка у женщины приоткрытая, или плечико – не больше. И он под виноградной лозой решил суходрочкой заняться. Штаны спустил, стоит наяривает. А я вижу: к нему гюрза по лозе спускается. Она там и жила. Гюрза – змея ночная. И агрессивная. Другая не тронет, если прям на нее не наступить, а эта тварь… Смотрю – близко уже, кричать бесполезно. Ну я поставил автомат на одиночный – и в эту гюрзу. Он так и упал, блядь. Выстрел, застава к бою. Обдристался он. Ну, пожурили потом, поржали – нападение гюрзы на пост. Лозу срубили. Или вот часового идешь менять. Смотришь – вышка дрожит. Ну ясно. Постоишь, подождешь, пока он кончит. Потом по вышке прикладом – ебс: спускайся! Менять тебя. А уже на третьем году нам делали лекции, как женщин завлекать, как с ними обращаться. Чтоб мы не были баранами. После дембеля девки еще недели три форму носить заставляли… Так и не было больше ни хрена – только форма. А в общаге мы спали, чтоб не есть. Да чего там. Издевались над нами.

Угли дышали в железном кольце чуть прикопанного обрезка широкой трубы. Жар спиралью поднимался вверх. Свежайшее, только сегодня добытое в деревне мясо быстро схватилось корочкой и напряглось от распиравшего горячего сока. Мясному духу мы улыбались, как волки. Я извлек из-под сосны запотевшую бутылку. От углей водка отливала красным огнем. Много не пили – место такое, пьяных не любит. Может и наказать, бывали случаи. Я плеснул чуть-чуть на сосновый ствол и чуть-чуть в угли. Хлопнуло пламя и мы хлопнули пламени. Вгрызлись в мясо, втягивая живой острый сок.  

– Вовка Убинский, он как делал. Пьешь с ним водку. А он ее кодирует. Пьешь – вода. А он потом – давай по последней. И так р-раз! – дядя Саня изобразил колдовской жест – Она обратно в водку. Рубит сразу. Я говорю ему – не, мне сердце так не позволяет. Не выдержал он. Спился. Слишком большая сила у него была, водкой глушил. Бывало проведет рукой по капоту – машину хрен заведешь. Фээсбэшники к нему приезжали часто. Бандиты тоже. А он не хотел… 

В зареве углей с шампуром мяса Дядя Саня выглядел языческим идолом, которому только что поднесли требы. Я мог слушать его часами. 

– Баню я хочу новую. Парная должна быть высокая, три с половиной метра. И должно быть три полка, широких. Надо тебе повыше температуру – поднимайся. Внизу восемьдесят, выше – сто, вверху – сто двадцать. И печи у нас неправильно делают. Вот если печь стоит, железяка, она должна быть обмурована камнем или кирпичом. Дольше топиться будет, но и дольше держать. И бака с водой в парилке не должно быть, должен быть сухой пар. В парной только чем поддаешь и кран для воды, больше ничего. Баню выставлять по частям света. Конек должен быть с севера на юг. А лучше крестом – с севера на юг и с востока на запад. Тогда 4 конька получаются. Вход с востока. Четыре комнаты: прихожка, отдыхалка, мойка и парилка. А внизу под баней подводный источник должен быть. Обязательно. И в этой точке – парилка, с северной стороны. А по центру – печь. Это ключ для открывания всего замка: обязательно должен быть информационный энергетический столб. На фундамент мраморную крошку надо насыпать, как гальку. Мрамор обладает свойством не пускать отрицательную энергетику Земли. По углам желательно положить четыре сорта гранита – серый, зеленый, черный и красный. По камушку в угол. Красный – юг, черный – север, зеленый – восток, серый – на запад. Много капиталу надо.  А потом уже стены выкладываются – северная сторона с лиственницы, южная с кедры, восточная с березы. И береза ставится не горизонтально, а вертикально. Береза считается космической антенной. А западная стена, сторона Сатаны – из осины. Вход и половицы дубовые. Обязательно. Крышу с сосны можно. А лучше колот лиственницы. Идеально. Но выкладывать нужно по годовым кольцам – где сужение северное идет, они должны быть внутрь. При этом каждое бревнышко прощупать, чтоб не было с отрицательной точки вырублено, больное, – оно будет все портить. Это целое искусство. А на каменке кварц. Его не рвет и температуру держит хорошо. У нас Чертова гора вся из кварца. Крутая она, там овраг, туда раньше мужики пьяные летали. Вот это баня будет – чудо. Мне в самый раз. Бронхи только обожжены, ну да врачиха говорит, на таком воздухе до ста лет проживу.

Из избы вышла моя жена, ухватив в охапку ребенка.

– Не спит. – всхлипнула она.

– Ну ничего, – я осторожно принял сына и посадил себе на колени. – Пусть посидит с мужчинами. Ты тоже садись. Я приобнял жену, и ее волосы тепло накрыли мою руку. Мы молча смотрели в огонь. И только сонный ребенок тихонько извивался, ныл и гадючничал.

Понравился текст? Оформите подписку и получите премиум доступ ко всем текстам, видео и приложению UNIС для набора энергии.

Категории:

Метки: