Как его пиздили!
Благообразный округлый седовласый джентльмен за пятьдесят. Напоминает Сову из мультика про Винни-Пуха. Зачем приехал на семинар по рукопашке — загадка. И вот ваш кулак влипает в его выбритую щечку. Неземной кайф. И по ребрам с ноги. Он мягкий. С-сука. Как он всех достал! Нехорошо, конечно. Но отказать себе в удовольствии невозможно. Пиздим Языковеда! Пока можно. Закончится спарринг «все на всех» – и не будет от него спасения.
Неделю мы живем в небольшом коттедже на Кипре. Виллой назвать язык не поворачивается. Говорим — Штаб-Сарайка. Обстановка — среднее между общагой и Вальгалой: с утра до вечера бьемся, вечером бухаем. В промежутках можно успеть поспать. Если бы не Языковед. Он — как радиоточка в колхозе: включается в пять утра и выключается за полночь.
Одиннадцать гребаных времен в Богом проклятом английском языке. Язык представляет собой пространственно-энергетическую матрицу. Для управления людьми. А еще для Языковеда необходимо купить две щетки – одежную и обувную. Ночью меня разбуди – отрапортую. Причем здесь щетки? А при том, что все, что лопочет Языковед – забыть невозможно. Он, сука, это в подкорку впечатывает. А лопочет он непрерывно – язык это его стихия. Больше он ничего не умеет. В быту невыносим. От него болит голова и отекает горло – сказывается перегрузка вишуддха-чакры. А он не затыкается. Говоришь открытым текстом:
— Максим Витальич, заебал, заткнись! — Поворачиваешься к лопочащему Языковеду задом и демонстративно, строевым шагом, отходишь на 10 метров. Через минуту с ужасом различаешь позади топоток: Языковед сокращает дистанцию. «Конечно-конечно, я понимаю… — лопочет он,— А вот у меня был случай…» Пытаешься его не замечать, но в непрекращающемся потоке слов промокаешь, как под дождем.
Ни школа, ни университет, ни мама-учительница английского, – не могли меня сломать. Языка я не знал. И теперь не знаю. Спроси что угодно для проверки – не отвечу. А говорить могу. Слов, сука, не знаю, а смысл улавливаю и отвечаю. Зацепляю из головы собеседника. Тут главное – не думать. Как в бою. Только там тебя ведет тело и энергия, а здесь – языковедово пиздабольское подпространство. Иллюзия, что знаешь язык. Да он и сам-то языков не знает. Научить может. Зачем тренеру в футбол играть, в самом деле?
Я начинаю понимать смысл песен Металлики. Вставлять в речь англицизмы – вроде как, по приколу. Меня, теперь почему-то интересует, как вот эта вот хрень будет по-английски! Во мне раскрывается, пускает корни и прорастает языковедова английская прививка (у него их еще с десяток, включая арабский). Ощущение мерзейшее. Ну можно ли ему не въебать?! Тем более, на боевку он сам поперся, никто его сюда не тянул.
Боевые занятки закончились. У нас еще несколько дней – отдохнуть на Кипре. Языковед сидит по шею в мартовской воде Средиземного моря. Сливается со стихией температурой в плюс пятнадцать градусов. Нет, окунуться – не проблема. Но он уже сорок минут там сидит. У него явно сломано ребро, надорвано что-то в паху, и вообще он весь в трупных пятнах синяков, как начавшая портиться груша. Ледяная мертвая вода вытягивает гематомы и восстанавливает структуру языковедовой тушки. Он очень доволен. Он хочет еще на боевую. Он посеял зерна своего знания и почувствовал себя мужчиной. Мы сомневаемся: брать-не брать, – черт его знает, выдержим ли еще раз.
